Выморочность парижской жизни задана с первого рассказа, с выезда лавочников за город раз в год - поесть на травке, услышать соловья, совокупиться по зову плоти. И это - все. Если и мелькнет в этих рассказах естественное чувство, то как зеленая дачная травка для горожан - полдня, и довольно. Но и эти полдня могут стать откровением - пусть страшным - ради которого жив человек.
Ибо страшнее всего не смертоносная ревность, и даже не сотрясающее открытие, что очередная содержанка оказалась твоей же дочерью от давней связи. Всего ужасней слова любопытствующей провинциалки: «Я хотела узнать порок… ничего интересного». К этой бездне - «ничего интересного» - подводит Мопассан читателя. Достанет ли мужества заглянуть?
Vymorochnost parizhskoj zhizni zadana s pervogo rasskaza, s vyezda lavochnikov za gorod raz v god - poest na travke, uslyshat solovja, sovokupitsja po zovu ploti. I eto - vse. Esli i melknet v etikh rasskazakh estestvennoe chuvstvo, to kak zelenaja dachnaja travka dlja gorozhan - poldnja, i dovolno. No i eti poldnja mogut stat otkroveniem - pust strashnym - radi kotorogo zhiv chelovek.
Ibo strashnee vsego ne smertonosnaja revnost, i dazhe ne sotrjasajuschee otkrytie, chto ocherednaja soderzhanka okazalas tvoej zhe docherju ot davnej svjazi. Vsego uzhasnej slova ljubopytstvujuschej provintsialki: «Ja khotela uznat porok… nichego interesnogo». K etoj bezdne - «nichego interesnogo» - podvodit Mopassan chitatelja. Dostanet li muzhestva zagljanut?
