Тридцатилетие, в течение которого царь Петр Алексеевич проводил свои преобразования, повлияло на ход всей мировой истории. Обстоятельства его личной жизни, умственное устройство, пристрастия и фобии стали частью национальной матрицы и сегодня воспринимаются миром как нечто исконно российское. И если русская литература "вышла из гоголевской шинели", то Российское государство до сих пор донашивает петровские ботфорты.
Эта книга про то, как русские учились не следовать за историей, а творить ее, как что-то у них получилось, а что-то нет. И почему.
Том 5
Tridtsatiletie, v techenie kotorogo tsar Petr Alekseevich provodil svoi preobrazovanija, povlijalo na khod vsej mirovoj istorii. Obstojatelstva ego lichnoj zhizni, umstvennoe ustrojstvo, pristrastija i fobii stali chastju natsionalnoj matritsy i segodnja vosprinimajutsja mirom kak nechto iskonno rossijskoe. I esli russkaja literatura "vyshla iz gogolevskoj shineli", to Rossijskoe gosudarstvo do sikh por donashivaet petrovskie botforty.
Eta kniga pro to, kak russkie uchilis ne sledovat za istoriej, a tvorit ee, kak chto-to u nikh poluchilos, a chto-to net. I pochemu.
Tom 5
