Язык науки, как язык музыки или архитектуры, — особая знаковая система, наделенная философским смыслом. Не каждый способен понять музыкальную гармонию, не всякий разглядит античное изящество и символичность простой формулы. Между тем Платон считал, что у того, кто способен оценить вечную и совершенную красоту математических наук, "возникает желание ее воспроизвести — не биологически, а интеллектуально, “разрешиться от бремени” прекрасными идеями и теориями". И вдохновленные ею ученые стали героями этой книги. Чего стоят только "фракталы Мандельброта с их изысканными узорами", абстрактная алгебра Эмми Нётер или Гёделева вселенная без времени.
Jazyk nauki, kak jazyk muzyki ili arkhitektury, — osobaja znakovaja sistema, nadelennaja filosofskim smyslom. Ne kazhdyj sposoben ponjat muzykalnuju garmoniju, ne vsjakij razgljadit antichnoe izjaschestvo i simvolichnost prostoj formuly. Mezhdu tem Platon schital, chto u togo, kto sposoben otsenit vechnuju i sovershennuju krasotu matematicheskikh nauk, "voznikaet zhelanie ee vosproizvesti — ne biologicheski, a intellektualno, “razreshitsja ot bremeni” prekrasnymi idejami i teorijami". I vdokhnovlennye eju uchenye stali gerojami etoj knigi. Chego stojat tolko "fraktaly Mandelbrota s ikh izyskannymi uzorami", abstraktnaja algebra Emmi Njoter ili Gjodeleva vselennaja bez vremeni.
