Första boken i Fandorin-serie i ny utgåva.
Det hela börjar när den vårliga idyllen i Aleksandrovskijparken i Moskva bryts av en ung man som plötsligt lyfter sin pistol mot tinningen och fyrar av. Motivet är mer komplicerat än man först vill tro, och polisnovisen Fandorin blir så småningom indragen i en malström av starka känslor, onda uppsåt och internationella komplotter. Men trots de mörka underströmmarna och den alltmer infernaliska intrigen behåller berättelsen sin lekfulla charm ända fram till det högdramatiska slutet.
1896 год. В канун коронации императора Николая в Первопрестольной происходит ужасное событие, которое угрожает сорвать священную церемонию. На первой же странице Эраст Фандорин гибнет...
У нас следующий этап перевыпуска фандоринских книжек, которые теперь с "расшифровкой", то есть с авторским послесловием. "Расшифровку" писать мне было приятно и ностальгично. Бойцы вспоминали минувшие дни. Как молоды мы были, как верили в себя (вообще-то не очень).
Вот фрагмент:
"...В литературном смысле это был мой первый опыт весьма вольного и даже трудноопознаваемого римейка. Потом будут и лобовые, очевидные римейки, вроде "Гамлета", "Чайки" или "Штабс-капитана Рыбникова", но здесь отсылка пока застенчивая, внятная лишь тогдашним читателям журнала "Иностранная литература".
В то время я работал там и по должности замглавредактора участвовал в отборе произведений для перевода на русский язык. Плохого мы не брали, только самое лучшее. И я прямо влюбился в роман Кадзуо Исигуро "Остаток дня". Дворецкий Стивенс - квинтэссенция не только всех литературных английских батлеров от Бэрримора до Дживза, но и вообще квинтэссенция английскости. Мне захотелось тоже побыть батлером. (Есть у талантливых произведений искусства такая особенность - читателю хочется самому пожить в создаваемом ими мире). Но только мой Слуга должен быть архетипично русским, решил я. Стал об этом размышлять и пришел к выводу, что английский дворецкий - это кошка, привязанная к дому, а русский - собака, любящая хозяев. Ибо британский этос сакрализует традицию и "родные стены", а русский - душевность. Лично мне живые люди дороже стен, пусть даже родных. И собак я люблю больше, чем кошек - за надежность.
Настоящий британский батлер - это Карсон из сериала "Даунтон". Для этого джентльмена (хотя он себя этим неуместным термином ни в коем случае не назовет) достоинство и честь означают идеальное исполнение своего обязанностей.
Настоящий французский мажордом - Ватель, заколовшийся шпагой по гастрономической причине.
Настоящий русский слуга - Алоизий Егорович Трупп, камер-лакей Николая II, последовавший за своим господином сначала в тюрьму, а затем и в расстрельный подвал.
Уверен, что мой Афанасий Степанович поступил бы так же. Насчет мистера Фрейби сомневаюсь. У этой кошки, которая гуляет сама по себе, хозяина нет и быть не может. Под видом Freyby автор изобразил самого себя - это "Акунин", если переключить клавиатуру на латиницу. Мы, мистеры Фрейби, конфуцианцы и живем своей собственной жизнью, умиления перед августейшими особами не испытываем. Но к самураям вроде мистера Зюкина относимся с уважением: что ж, есть на свете и чудаки, выбравшие в качестве своего Дао служение...".
Борис Акунин
1896 god. V kanun koronatsii imperatora Nikolaja v Pervoprestolnoj proiskhodit uzhasnoe sobytie, kotoroe ugrozhaet sorvat svjaschennuju tseremoniju. Na pervoj zhe stranitse Erast Fandorin gibnet...
U nas sledujuschij etap perevypuska fandorinskikh knizhek, kotorye teper s "rasshifrovkoj", to est s avtorskim poslesloviem. "Rasshifrovku" pisat mne bylo prijatno i nostalgichno. Bojtsy vspominali minuvshie dni. Kak molody my byli, kak verili v sebja (voobsche-to ne ochen).
Vot fragment:
"...V literaturnom smysle eto byl moj pervyj opyt vesma volnogo i dazhe trudnoopoznavaemogo rimejka. Potom budut i lobovye, ochevidnye rimejki, vrode "Gamleta", "Chajki" ili "Shtabs-kapitana Rybnikova", no zdes otsylka poka zastenchivaja, vnjatnaja lish togdashnim chitateljam zhurnala "Inostrannaja literatura".
V to vremja ja rabotal tam i po dolzhnosti zamglavredaktora uchastvoval v otbore proizvedenij dlja perevoda na russkij jazyk. Plokhogo my ne brali, tolko samoe luchshee. I ja prjamo vljubilsja v roman Kadzuo Isiguro "Ostatok dnja". Dvoretskij Stivens - kvintessentsija ne tolko vsekh literaturnykh anglijskikh batlerov ot Berrimora do Dzhivza, no i voobsche kvintessentsija anglijskosti. Mne zakhotelos tozhe pobyt batlerom. (Est u talantlivykh proizvedenij iskusstva takaja osobennost - chitatelju khochetsja samomu pozhit v sozdavaemom imi mire). No tolko moj Sluga dolzhen byt arkhetipichno russkim, reshil ja. Stal ob etom razmyshljat i prishel k vyvodu, chto anglijskij dvoretskij - eto koshka, privjazannaja k domu, a russkij - sobaka, ljubjaschaja khozjaev. Ibo britanskij etos sakralizuet traditsiju i "rodnye steny", a russkij - dushevnost. Lichno mne zhivye ljudi dorozhe sten, pust dazhe rodnykh. I sobak ja ljublju bolshe, chem koshek - za nadezhnost.
Nastojaschij britanskij batler - eto Karson iz seriala "Daunton". Dlja etogo dzhentlmena (khotja on sebja etim neumestnym terminom ni v koem sluchae ne nazovet) dostoinstvo i chest oznachajut idealnoe ispolnenie svoego objazannostej.
Nastojaschij frantsuzskij mazhordom - Vatel, zakolovshijsja shpagoj po gastronomicheskoj prichine.
Nastojaschij russkij sluga - Aloizij Egorovich Trupp, kamer-lakej Nikolaja II, posledovavshij za svoim gospodinom snachala v tjurmu, a zatem i v rasstrelnyj podval.
Uveren, chto moj Afanasij Stepanovich postupil by tak zhe. Naschet mistera Frejbi somnevajus. U etoj koshki, kotoraja guljaet sama po sebe, khozjaina net i byt ne mozhet. Pod vidom Freyby avtor izobrazil samogo sebja - eto "Akunin", esli perekljuchit klaviaturu na latinitsu. My, mistery Frejbi, konfutsiantsy i zhivem svoej sobstvennoj zhiznju, umilenija pered avgustejshimi osobami ne ispytyvaem. No k samurajam vrode mistera Zjukina otnosimsja s uvazheniem: chto zh, est na svete i chudaki, vybravshie v kachestve svoego Dao sluzhenie...".
Boris Akunin
