Моника Гринлиф прослеживает европейскую генеалогию романтического фрагмента и романтической иронии, которая во многом проливает свет на пушкинскую поэтическую практику. Типичную для Пушкина приверженность к фрагментарным структурам М.Гринлиф помещает в более широкий культурный контекст, вписывает в европейский дискурс фрагментарности, который размывает традиционные границы между искусствами, особенно границу между скульптурным или археологическим фрагментом и литературным текстом, возникая, по-видимому, именно в тот момент, когда культура начинает осознавать себя новой и современной. Творчество Пушкина получает новое освещение, будучи возвращенным в контекст как европейской теории эстетики, так и европейского литературного рынка.
Monika Grinlif proslezhivaet evropejskuju genealogiju romanticheskogo fragmenta i romanticheskoj ironii, kotoraja vo mnogom prolivaet svet na pushkinskuju poeticheskuju praktiku. Tipichnuju dlja Pushkina priverzhennost k fragmentarnym strukturam M.Grinlif pomeschaet v bolee shirokij kulturnyj kontekst, vpisyvaet v evropejskij diskurs fragmentarnosti, kotoryj razmyvaet traditsionnye granitsy mezhdu iskusstvami, osobenno granitsu mezhdu skulpturnym ili arkheologicheskim fragmentom i literaturnym tekstom, voznikaja, po-vidimomu, imenno v tot moment, kogda kultura nachinaet osoznavat sebja novoj i sovremennoj. Tvorchestvo Pushkina poluchaet novoe osveschenie, buduchi vozvraschennym v kontekst kak evropejskoj teorii estetiki, tak i evropejskogo literaturnogo rynka.
