Том 1. Полет в небеса Том 2. Измерение вещей Том 3. Из дома вышел человек Кто он, загадочный Даниил Хармс, — наивный гений, мастер эпатажа или лукавый мистификатор, тщательно скрывавший свою, как писал Маршак, «классическую основу»? Хармса, как одного из самых неординарных и парадоксальных писателей XX столетия, читают и изучают в России и за рубежом, однако и по сей день его работы остаются в числе самых удивительных загадок русской литературы. Бесспорным остается необыкновенный талант автора, а также его удивительная непохожесть — ничего подобного ни в России, ни за рубежом не было, нет и вряд ли когда-нибудь будет... В третий том Собрания сочинений включены детские стихи, проза и драматические произведения Даниила Хармса. «Хармс не только писатель, но и определенный способ поведения, определенный способ шутить, реагировать на окружающий мир — это вошло в современную культуру очень прочно... Мы даже про какие-то ситуации жизненные говорим: это просто Хармс, считываем их как хармсовские. Это то же самое, что с любым значительным писателем». «Мир Хармса — это еще и мир чуда, мир в каком-то смысле сказочный; у Шварца это осовремененная и довольно страшная волшебная сказка, а у Хармса сказка небывалого типа, в которой действуют небывалые существа и разворачиваются новые фабулы...» «Меня интересует только „чушь"; только то, что не имеет никакого практического смысла. Меня интересует жизнь только в своем нелепом проявлении. Геройство, пафос, удаль, мораль, гигиеничность, нравственность, умиление и азарт — ненавистные для меня слова и чувства. Но я вполне понимаю и уважаю: восторг и восхищение, вдохновение и отчаяние, страсть и сдержанность, распутство и целомудрие, печаль и горе, радость и смех».
Tom 1. Polet v nebesa Tom 2. Izmerenie veschej Tom 3. Iz doma vyshel chelovek Kto on, zagadochnyj Daniil Kharms, — naivnyj genij, master epatazha ili lukavyj mistifikator, tschatelno skryvavshij svoju, kak pisal Marshak, «klassicheskuju osnovu»? Kharmsa, kak odnogo iz samykh neordinarnykh i paradoksalnykh pisatelej XX stoletija, chitajut i izuchajut v Rossii i za rubezhom, odnako i po sej den ego raboty ostajutsja v chisle samykh udivitelnykh zagadok russkoj literatury. Besspornym ostaetsja neobyknovennyj talant avtora, a takzhe ego udivitelnaja nepokhozhest — nichego podobnogo ni v Rossii, ni za rubezhom ne bylo, net i vrjad li kogda-nibud budet... V tretij tom Sobranija sochinenij vkljucheny detskie stikhi, proza i dramaticheskie proizvedenija Daniila Kharmsa. «Kharms ne tolko pisatel, no i opredelennyj sposob povedenija, opredelennyj sposob shutit, reagirovat na okruzhajuschij mir — eto voshlo v sovremennuju kulturu ochen prochno... My dazhe pro kakie-to situatsii zhiznennye govorim: eto prosto Kharms, schityvaem ikh kak kharmsovskie. Eto to zhe samoe, chto s ljubym znachitelnym pisatelem». «Mir Kharmsa — eto esche i mir chuda, mir v kakom-to smysle skazochnyj; u Shvartsa eto osovremenennaja i dovolno strashnaja volshebnaja skazka, a u Kharmsa skazka nebyvalogo tipa, v kotoroj dejstvujut nebyvalye suschestva i razvorachivajutsja novye fabuly...» «Menja interesuet tolko „chush"; tolko to, chto ne imeet nikakogo prakticheskogo smysla. Menja interesuet zhizn tolko v svoem nelepom projavlenii. Gerojstvo, pafos, udal, moral, gigienichnost, nravstvennost, umilenie i azart — nenavistnye dlja menja slova i chuvstva. No ja vpolne ponimaju i uvazhaju: vostorg i voskhischenie, vdokhnovenie i otchajanie, strast i sderzhannost, rasputstvo i tselomudrie, pechal i gore, radost i smekh».
