Как известно каждому в наши дни, знание персидского языка практически необходимо всем странствующим по магометанской Индии. На северо-западе он — даже чаще, чем урду — служит языком высших классов: это язык, на котором говорят при дворе правоверных князей; это диалект любви и литературы; и владение им весьма благотворно от Кабула до Яркенда. Будучи субалтерном в Р... П..., приписанным к британскому полку, я счёл своей первейшей обязанностью в совершенстве овладеть основами языка Хафиза — по профессиональным причинам. Так я свёл знакомство с мунши Махбубом Тантрой, кашмирцем из Бандипура, который уже почти тридцать лет жил в Ширазе и Бушире. Моё знакомство с письмами Ричарда Бёртона оказалось весьма кстати, как и смутное представление о восточном мистицизме, которым я увлекался в свободное время; так между учителем и учеником расцвела искренняя дружба.
Kak izvestno kazhdomu v nashi dni, znanie persidskogo jazyka prakticheski neobkhodimo vsem stranstvujuschim po magometanskoj Indii. Na severo-zapade on — dazhe chasche, chem urdu — sluzhit jazykom vysshikh klassov: eto jazyk, na kotorom govorjat pri dvore pravovernykh knjazej; eto dialekt ljubvi i literatury; i vladenie im vesma blagotvorno ot Kabula do Jarkenda. Buduchi subalternom v R... P..., pripisannym k britanskomu polku, ja schjol svoej pervejshej objazannostju v sovershenstve ovladet osnovami jazyka Khafiza — po professionalnym prichinam. Tak ja svjol znakomstvo s munshi Makhbubom Tantroj, kashmirtsem iz Bandipura, kotoryj uzhe pochti tridtsat let zhil v Shiraze i Bushire. Mojo znakomstvo s pismami Richarda Bjortona okazalos vesma kstati, kak i smutnoe predstavlenie o vostochnom mistitsizme, kotorym ja uvlekalsja v svobodnoe vremja; tak mezhdu uchitelem i uchenikom rastsvela iskrennjaja druzhba.
