Ручейник - личинка мотыля, живет только в чистой воде, и клев на него знатный. Но его среду обитания так загадили, что теперь легче найти мадагаскарского таракана, чем его. Вот и человек, вдруг спохватившись, обнаруживает, что расщепляется его культурный слой. На стадии распада проявляется все больше аномалий. Возможно, в фантасмагории метаморфоз, сопровождающих этот процесс, человек очутился на грани исчезающего вида? "...Люди, как крысы, что-то чувствуют и... меняются. Готовятся к чему-то или просто так им жить легче?". Дурненковские герои-чудики, видимо, пытаются то ли удержать прежний, то ли создать новый образ homo sapiens, куда-то таинственно ускользающий. Реалии прошлого, настоящего и даже потустороннего причудливо переплетаются, хотя и кажутся ничем не связанными в разрозненных сценах пьес, неожиданно резких витках фабулы и замысловатых финалах. И во всем - заманчивая недосказанность и неизменная, подспудно мерцающая лиричность авторов. Из беседы с братьями...
Ruchejnik - lichinka motylja, zhivet tolko v chistoj vode, i klev na nego znatnyj. No ego sredu obitanija tak zagadili, chto teper legche najti madagaskarskogo tarakana, chem ego. Vot i chelovek, vdrug spokhvativshis, obnaruzhivaet, chto rasschepljaetsja ego kulturnyj sloj. Na stadii raspada projavljaetsja vse bolshe anomalij. Vozmozhno, v fantasmagorii metamorfoz, soprovozhdajuschikh etot protsess, chelovek ochutilsja na grani ischezajuschego vida? "...Ljudi, kak krysy, chto-to chuvstvujut i... menjajutsja. Gotovjatsja k chemu-to ili prosto tak im zhit legche?". Durnenkovskie geroi-chudiki, vidimo, pytajutsja to li uderzhat prezhnij, to li sozdat novyj obraz homo sapiens, kuda-to tainstvenno uskolzajuschij. Realii proshlogo, nastojaschego i dazhe potustoronnego prichudlivo perepletajutsja, khotja i kazhutsja nichem ne svjazannymi v razroznennykh stsenakh pes, neozhidanno rezkikh vitkakh fabuly i zamyslovatykh finalakh. I vo vsem - zamanchivaja nedoskazannost i neizmennaja, podspudno mertsajuschaja lirichnost avtorov. Iz besedy s bratjami...
