И я удивленно посмотрел вокруг, и с мира окончательно упали завесы, пыльные и серые. Я увидел, что на свете нет ни ума, ни добра, ни здравого смысла — одно насилие. Кровь. Голод. Смерть. Что я живу и сижу со своими щетками под рундуком неизвестно зачем. Что нет ни малейшей надежды или хоть какого-либо проблеска надежды на справедливость. Ждать неоткуда и не от кого, вокруг один сплошной Бабий Яр. Вот столкнулись две силы и молотят друг друга, как молот и наковальня, а людишки между ними, и выхода нет, и каждый хочет жить, и хочет, чтобы его не били, и хочет жрать, и визжат, и пищат, и в ужасе друг другу в горло вцепляются, и я, сгусток жиденького киселя, сижу среди этого черного мира, зачем, почему, кто это сделал?
I ja udivlenno posmotrel vokrug, i s mira okonchatelno upali zavesy, pylnye i serye. Ja uvidel, chto na svete net ni uma, ni dobra, ni zdravogo smysla — odno nasilie. Krov. Golod. Smert. Chto ja zhivu i sizhu so svoimi schetkami pod rundukom neizvestno zachem. Chto net ni malejshej nadezhdy ili khot kakogo-libo probleska nadezhdy na spravedlivost. Zhdat neotkuda i ne ot kogo, vokrug odin sploshnoj Babij Jar. Vot stolknulis dve sily i molotjat drug druga, kak molot i nakovalnja, a ljudishki mezhdu nimi, i vykhoda net, i kazhdyj khochet zhit, i khochet, chtoby ego ne bili, i khochet zhrat, i vizzhat, i pischat, i v uzhase drug drugu v gorlo vtsepljajutsja, i ja, sgustok zhidenkogo kiselja, sizhu sredi etogo chernogo mira, zachem, pochemu, kto eto sdelal?
