Хотя творчеством и любовью занимаются от избытка сил, а не от недостатка, единственная надежда романиста - в тишине ума и спокойствии сердца. Ибо каждый миг напоминает нам о недолговечности мироздания.
Скажем, в середине сентября идешь по рынку и спрашиваешь удивленно:
- А где абрикосы? Вчера еще были! Куда они подевались?
- Э-э, милая, - отвечают тебе, - прошла пора абрикосов. Бери кукурузу!
Или целую зиму собираешься прокатиться на горных лыжах, а явишься наконец на гору - с лыжами, ботинками, палками, термосом с горячим кофе, - вдруг видишь: вокруг ни души, снег стаял, склон в проплешинах, и твоя незаметно промелькнувшая юность машет тебе на прощание голубым платком...
Как романист, я похожа на торжественно ползущую виноградную улитку. Ползет она небыстро, зато неуклонно, выставит рожки и мчится - метр в полчаса - в ей одной ведомом направлении. Воспеты детство, отрочество, юность, уже мы прикоснулись к зрелости - готовы три романа.
И два - в уме...
Khotja tvorchestvom i ljubovju zanimajutsja ot izbytka sil, a ne ot nedostatka, edinstvennaja nadezhda romanista - v tishine uma i spokojstvii serdtsa. Ibo kazhdyj mig napominaet nam o nedolgovechnosti mirozdanija.
Skazhem, v seredine sentjabrja idesh po rynku i sprashivaesh udivlenno:
- A gde abrikosy? Vchera esche byli! Kuda oni podevalis?
- E-e, milaja, - otvechajut tebe, - proshla pora abrikosov. Beri kukuruzu!
Ili tseluju zimu sobiraeshsja prokatitsja na gornykh lyzhakh, a javishsja nakonets na goru - s lyzhami, botinkami, palkami, termosom s gorjachim kofe, - vdrug vidish: vokrug ni dushi, sneg stajal, sklon v propleshinakh, i tvoja nezametno promelknuvshaja junost mashet tebe na proschanie golubym platkom...
Kak romanist, ja pokhozha na torzhestvenno polzuschuju vinogradnuju ulitku. Polzet ona nebystro, zato neuklonno, vystavit rozhki i mchitsja - metr v polchasa - v ej odnoj vedomom napravlenii. Vospety detstvo, otrochestvo, junost, uzhe my prikosnulis k zrelosti - gotovy tri romana.
I dva - v ume...
