Сопротивление, проявляющее себя в различных формах, существует во всех политических системах, равно как существует и принуждение. Правда, одинокая фигура бунтующего человека по-разному воспринимается в том или ином политическом ландшафте, будучи обусловленной культурным дискурсом.Отношения между инстанциями власти и бунтующим человеком показываются и интерпретируются автором в различных сюжетах, относящихся к различным культурам. В тексте монографии показывается, что в практиках бунтующего человека, в его стремлении к свободе и демонстрации собственной позиции можно найти как особенное, так и общее, подчеркивающее целостность политического процесса.Авторские гипотезы и выводы могут быть интересны как широкому кругу читателей, так и представителям интеллектуальных сообществ, пытающимся искать общее и особенное в экзистенциальных жестах бунтующего человека в европейской и русской культурной традиции.
Soprotivlenie, projavljajuschee sebja v razlichnykh formakh, suschestvuet vo vsekh politicheskikh sistemakh, ravno kak suschestvuet i prinuzhdenie. Pravda, odinokaja figura buntujuschego cheloveka po-raznomu vosprinimaetsja v tom ili inom politicheskom landshafte, buduchi obuslovlennoj kulturnym diskursom.Otnoshenija mezhdu instantsijami vlasti i buntujuschim chelovekom pokazyvajutsja i interpretirujutsja avtorom v razlichnykh sjuzhetakh, otnosjaschikhsja k razlichnym kulturam. V tekste monografii pokazyvaetsja, chto v praktikakh buntujuschego cheloveka, v ego stremlenii k svobode i demonstratsii sobstvennoj pozitsii mozhno najti kak osobennoe, tak i obschee, podcherkivajuschee tselostnost politicheskogo protsessa.Avtorskie gipotezy i vyvody mogut byt interesny kak shirokomu krugu chitatelej, tak i predstaviteljam intellektualnykh soobschestv, pytajuschimsja iskat obschee i osobennoe v ekzistentsialnykh zhestakh buntujuschego cheloveka v evropejskoj i russkoj kulturnoj traditsii.
