Герои повестей Вольтера появляются "извне", и их свежесть восприятия особенно ярко подчеркивает неприглядность реальности. В этой реальности жрецы ополчаются на Задига за то, что тот отговаривает вдов сжигать себя на трупах мужей. Простодушный не понимает, почему для брака с любимым человеком нужно согласие римского папы, живущего в другой стране и говорящего на чужом языке, и почему поступки религиозного народа так расходятся с написанным в Библии. Гиганта Микромегаса просят не утруждать себя уничтожением Земли, так как люди сами с этим справляются, а оптимист Кандид сталкивается с жестокостью и насилием как естественным состоянием мира.Вольтер не был революционером, однако ум и талант заставляли его безошибочно нащупывать "болевые точки" общества. Его истории, созданные во второй половине XVIII столетия, и сейчас во многом читаются так, словно были написаны вчера.
Geroi povestej Voltera pojavljajutsja "izvne", i ikh svezhest vosprijatija osobenno jarko podcherkivaet neprigljadnost realnosti. V etoj realnosti zhretsy opolchajutsja na Zadiga za to, chto tot otgovarivaet vdov szhigat sebja na trupakh muzhej. Prostodushnyj ne ponimaet, pochemu dlja braka s ljubimym chelovekom nuzhno soglasie rimskogo papy, zhivuschego v drugoj strane i govorjaschego na chuzhom jazyke, i pochemu postupki religioznogo naroda tak raskhodjatsja s napisannym v Biblii. Giganta Mikromegasa prosjat ne utruzhdat sebja unichtozheniem Zemli, tak kak ljudi sami s etim spravljajutsja, a optimist Kandid stalkivaetsja s zhestokostju i nasiliem kak estestvennym sostojaniem mira.Volter ne byl revoljutsionerom, odnako um i talant zastavljali ego bezoshibochno naschupyvat "bolevye tochki" obschestva. Ego istorii, sozdannye vo vtoroj polovine XVIII stoletija, i sejchas vo mnogom chitajutsja tak, slovno byli napisany vchera.
