In Russian.
The book will complete the cycle of satirical dystopias about Dr. Garin, whose adventures began in the story "Blizzard", in the Russian wilderness affected by the Bolivian virus. The author depicts a new stage of post-apocalyptic decadence in a distant but recognizable future.
Романы Владимира Сорокина всегда поражали точностью прогноза. И, если сбудется предсказание Сорокина из "Наследия", - России не позавидует никто. Перед вами - первый большой роман, запрещённый в XXI веке российскими властями.
Будущее наступило и прошло, ядерная война почти забыта, выжили не все, а тот, кто выжил, уже никогда не будет прежним. Мирный договор не привел к миру: насилие стало нормой и потребностью, терпимость к нему заразней, чем боливийский вирус. В заключительной части трилогии о докторе Гарине Владимир Сорокин рисует следующую, еще более далекую от нас стадию постапокалиптического распада. Но ее реальность парадоксальным образом кажется куда более узнаваемой. Правда, главного героя мы узнаем не сразу, зато он по-прежнему, как и положено врачу, остается примером достоинства и человечности.
Поезд, неизменный образ, соединяющий русскую, советскую и постсоветскую литературы, идет с востока на запад. Его топливо - люди, не в метафорическом, а в буквальном смысле, и им некуда больше бежать. Но чудесный доктор и его необычные наследники дают надежду на то, что у обезумевшего мира есть не только конец, но и более счастливое продолжение.
Romany Vladimira Sorokina vsegda porazhali tochnostju prognoza. I, esli sbudetsja predskazanie Sorokina iz "Nasledija", - Rossii ne pozaviduet nikto. Pered vami - pervyj bolshoj roman, zapreschjonnyj v XXI veke rossijskimi vlastjami.
Buduschee nastupilo i proshlo, jadernaja vojna pochti zabyta, vyzhili ne vse, a tot, kto vyzhil, uzhe nikogda ne budet prezhnim. Mirnyj dogovor ne privel k miru: nasilie stalo normoj i potrebnostju, terpimost k nemu zaraznej, chem bolivijskij virus. V zakljuchitelnoj chasti trilogii o doktore Garine Vladimir Sorokin risuet sledujuschuju, esche bolee dalekuju ot nas stadiju postapokalipticheskogo raspada. No ee realnost paradoksalnym obrazom kazhetsja kuda bolee uznavaemoj. Pravda, glavnogo geroja my uznaem ne srazu, zato on po-prezhnemu, kak i polozheno vrachu, ostaetsja primerom dostoinstva i chelovechnosti.
Poezd, neizmennyj obraz, soedinjajuschij russkuju, sovetskuju i postsovetskuju literatury, idet s vostoka na zapad. Ego toplivo - ljudi, ne v metaforicheskom, a v bukvalnom smysle, i im nekuda bolshe bezhat. No chudesnyj doktor i ego neobychnye nasledniki dajut nadezhdu na to, chto u obezumevshego mira est ne tolko konets, no i bolee schastlivoe prodolzhenie.
