Как-то принято отдавать первенство в трофейной охоте на бурого медведя Камчатке, Приморью, Сахалину. Может, и к лучшему. Колыма, освященная дыханием студеного Охотского моря, простерлась самой крайней землей северо-восточной оконечности великого азиатского материка. Вечная мерзлота вызволяет здесь из себя останки мамонтов и гигантских носорогов, а недра с трудом отдают капельки древнего солнца - золото, истекая агатовыми каплями, не знающими себе равных на всей земле. Русский Клондайк и планета одиночества и белого безмолвия, над которыми и сейчас струится дыхание Вечности. Суровые безлюдные пространства Колымы, становящиеся гибельными для всего живого зимой, в короткие летние дни вспыхивают обетованностью заповедной красоты, многоцветием скромных бриллиантов озер, расплетая полноводные ожерелья изумрудных рек, что устремляются к Северному Ледовитому океану. И над всем этим величием царствует бурый медведь Колымы. Он великолепен. Ладно скроенный колымской землей, крепко сбитый...
Kak-to prinjato otdavat pervenstvo v trofejnoj okhote na burogo medvedja Kamchatke, Primorju, Sakhalinu. Mozhet, i k luchshemu. Kolyma, osvjaschennaja dykhaniem studenogo Okhotskogo morja, prosterlas samoj krajnej zemlej severo-vostochnoj okonechnosti velikogo aziatskogo materika. Vechnaja merzlota vyzvoljaet zdes iz sebja ostanki mamontov i gigantskikh nosorogov, a nedra s trudom otdajut kapelki drevnego solntsa - zoloto, istekaja agatovymi kapljami, ne znajuschimi sebe ravnykh na vsej zemle. Russkij Klondajk i planeta odinochestva i belogo bezmolvija, nad kotorymi i sejchas struitsja dykhanie Vechnosti. Surovye bezljudnye prostranstva Kolymy, stanovjaschiesja gibelnymi dlja vsego zhivogo zimoj, v korotkie letnie dni vspykhivajut obetovannostju zapovednoj krasoty, mnogotsvetiem skromnykh brilliantov ozer, raspletaja polnovodnye ozherelja izumrudnykh rek, chto ustremljajutsja k Severnomu Ledovitomu okeanu. I nad vsem etim velichiem tsarstvuet buryj medved Kolymy. On velikolepen. Ladno skroennyj kolymskoj zemlej, krepko sbityj...
