Ян Вермеер умер три с половиной столетия назад, прожив всего 43 года. Он оставил после себя около 30 небольших картин. Это не эпические батальные сцены, на них не изображены известные люди или значимые события. Здесь нет рембрандтовского драматизма или рубенсовской бурной праздничности. Это тонкие, камерные, дышащие спокойствием работы. Это мягкий свет, льющийся из окна. Это обычные люди, погруженные в свой мир, занятые каждодневными делами. Вот женщина читает письмо. Вот другая играет на лютне. Кружевница склонилась над работой. Художник пишет картину.Почему же случилось так, что именно эти немногочисленные и на первый взгляд неброские работы до сих пор приковывают наше внимание и хранят столько загадок? Почему не утихают споры об их провенансе, о множестве подделок и подражаний? Почему каждая картина Вермеера собирает вокруг себя толпы зрителей, на какой бы выставке она ни оказалась, а каждый музей, имеющий счастье владеть хоть одной картиной мастера, гордится ей, как настоящим сокровищем? Александра Першеева, кандидат искусствоведения, специалист по семиотике и общей теории искусства, преподаватель в Школе дизайна НИУ ВШЭ, соавтор популярных онлайн-курсов об искусстве и дизайне (общее количество слушателей курсов уже переварило за 100 тысяч) в своей книге не только рассказывает о живописи Вермеера, но и становится для читателя проводником в мир голландского искусства, рисует живую картину эпохи, в которой формировалось то, без чего невозможно помыслить современность: наука, рациональное мышление, международная торговля, свободный рынок искусства. Становится ясно, в каком контексте сложилось творчество Вермеера и почему оно стало именно таким, каким мы его знаем. Александра раскроет перед читателем глубину и обаяние живописи Яна Вермеера, покажет, как он повлиял и продолжает влиять на мировое искусство и почему сегодня, спустя века после смерти мастера, его работы остаются притягательными для нас.
Jan Vermeer umer tri s polovinoj stoletija nazad, prozhiv vsego 43 goda. On ostavil posle sebja okolo 30 nebolshikh kartin. Eto ne epicheskie batalnye stseny, na nikh ne izobrazheny izvestnye ljudi ili znachimye sobytija. Zdes net rembrandtovskogo dramatizma ili rubensovskoj burnoj prazdnichnosti. Eto tonkie, kamernye, dyshaschie spokojstviem raboty. Eto mjagkij svet, ljuschijsja iz okna. Eto obychnye ljudi, pogruzhennye v svoj mir, zanjatye kazhdodnevnymi delami. Vot zhenschina chitaet pismo. Vot drugaja igraet na ljutne. Kruzhevnitsa sklonilas nad rabotoj. Khudozhnik pishet kartinu.Pochemu zhe sluchilos tak, chto imenno eti nemnogochislennye i na pervyj vzgljad nebroskie raboty do sikh por prikovyvajut nashe vnimanie i khranjat stolko zagadok? Pochemu ne utikhajut spory ob ikh provenanse, o mnozhestve poddelok i podrazhanij? Pochemu kazhdaja kartina Vermeera sobiraet vokrug sebja tolpy zritelej, na kakoj by vystavke ona ni okazalas, a kazhdyj muzej, imejuschij schaste vladet khot odnoj kartinoj mastera, gorditsja ej, kak nastojaschim sokrovischem? Aleksandra Persheeva, kandidat iskusstvovedenija, spetsialist po semiotike i obschej teorii iskusstva, prepodavatel v Shkole dizajna NIU VSHE, soavtor populjarnykh onlajn-kursov ob iskusstve i dizajne (obschee kolichestvo slushatelej kursov uzhe perevarilo za 100 tysjach) v svoej knige ne tolko rasskazyvaet o zhivopisi Vermeera, no i stanovitsja dlja chitatelja provodnikom v mir gollandskogo iskusstva, risuet zhivuju kartinu epokhi, v kotoroj formirovalos to, bez chego nevozmozhno pomyslit sovremennost: nauka, ratsionalnoe myshlenie, mezhdunarodnaja torgovlja, svobodnyj rynok iskusstva. Stanovitsja jasno, v kakom kontekste slozhilos tvorchestvo Vermeera i pochemu ono stalo imenno takim, kakim my ego znaem. Aleksandra raskroet pered chitatelem glubinu i obajanie zhivopisi Jana Vermeera, pokazhet, kak on povlijal i prodolzhaet vlijat na mirovoe iskusstvo i pochemu segodnja, spustja veka posle smerti mastera, ego raboty ostajutsja pritjagatelnymi dlja nas.
