"Поэзия есть музыка слов. И точнее не скажешь. И если мы не очень хорошо понимаем, что такое музыка, то с музыкой слов еще сложнее. Те, кто полагает, что стихи - это слова, уложенные в рифму и размер, сильно ошибаются... Миша выкладывал свои стихи на бумагу в виде бабочек - я ни у кого не видел подобной строфы. Ловил их в одном ему ведомом саду, расправлял им крылья, осторожно сажал на лист. Каждую эту бабочку можно при желании утрамбовать в общепринятый брикетик четверостишия - ни одно слово не вывалится. Казалось бы. Нет, ребята, - не получится - музыка стиха не позволит. Не полетит. И не почувствуем мы запаха пустыни и раскаленной на солнце брони, и черно-белого, в мокром снегу, Ленинграда пятидесятых, и не скривимся от вкуса железных апельсинов в садах Аллаха... Стихи ведь пишутся не для людей. Для неба". (А. Макаревич)
"Poezija est muzyka slov. I tochnee ne skazhesh. I esli my ne ochen khorosho ponimaem, chto takoe muzyka, to s muzykoj slov esche slozhnee. Te, kto polagaet, chto stikhi - eto slova, ulozhennye v rifmu i razmer, silno oshibajutsja... Misha vykladyval svoi stikhi na bumagu v vide babochek - ja ni u kogo ne videl podobnoj strofy. Lovil ikh v odnom emu vedomom sadu, raspravljal im krylja, ostorozhno sazhal na list. Kazhduju etu babochku mozhno pri zhelanii utrambovat v obscheprinjatyj briketik chetverostishija - ni odno slovo ne vyvalitsja. Kazalos by. Net, rebjata, - ne poluchitsja - muzyka stikha ne pozvolit. Ne poletit. I ne pochuvstvuem my zapakha pustyni i raskalennoj na solntse broni, i cherno-belogo, v mokrom snegu, Leningrada pjatidesjatykh, i ne skrivimsja ot vkusa zheleznykh apelsinov v sadakh Allakha... Stikhi ved pishutsja ne dlja ljudej. Dlja neba". (A. Makarevich)
