В начале 1990-х годов Илья Кочергин решился на своеобразный биографический эксперимент: оставил учебу в Институте Стран Азии и Африки, уехал из Москвы и отправился путешествовать по Сибири. Несмотря на то, что Кочергин все же вернулся в Москву, эта авантюра оставила в судьбе писателя важный след: впечатление от жизни среди мистических алтайских гор стали частью его художественного мира. Опыт пребывания за пределами городской цивилизации снабдил Кочергина материалом, повлиял на его личные внутренние установки, художественный метод и выбор проблематики.
В текстах, вошедших в книгу "Присвоение пространства", Илья Кочергин рассказывает о возвращении на Алтай и о строительстве собственного дома в Рязанской области. Позиция, с которой автор описывает пейзажи южной Сибири и средней полосы, уникальна: среди них он одновременно свой, "вжившийся" или "вживающийся" в эти пейзажи, и чужой, принадлежащий к большому городу. Такой ракурс позволяет увидеть в этих местах и историях их обитателей что-то особенно важное и пронзительное. Стилистически текст балансирует между публицистической ясностью и поэтичностью: так внутри книги создается динамика, которая помогает органично соединить автобиографический нарратив с актуальным размышлением о границах, которые современная цивилизация установила между человеком и природой.
V nachale 1990-kh godov Ilja Kochergin reshilsja na svoeobraznyj biograficheskij eksperiment: ostavil uchebu v Institute Stran Azii i Afriki, uekhal iz Moskvy i otpravilsja puteshestvovat po Sibiri. Nesmotrja na to, chto Kochergin vse zhe vernulsja v Moskvu, eta avantjura ostavila v sudbe pisatelja vazhnyj sled: vpechatlenie ot zhizni sredi misticheskikh altajskikh gor stali chastju ego khudozhestvennogo mira. Opyt prebyvanija za predelami gorodskoj tsivilizatsii snabdil Kochergina materialom, povlijal na ego lichnye vnutrennie ustanovki, khudozhestvennyj metod i vybor problematiki.
V tekstakh, voshedshikh v knigu "Prisvoenie prostranstva", Ilja Kochergin rasskazyvaet o vozvraschenii na Altaj i o stroitelstve sobstvennogo doma v Rjazanskoj oblasti. Pozitsija, s kotoroj avtor opisyvaet pejzazhi juzhnoj Sibiri i srednej polosy, unikalna: sredi nikh on odnovremenno svoj, "vzhivshijsja" ili "vzhivajuschijsja" v eti pejzazhi, i chuzhoj, prinadlezhaschij k bolshomu gorodu. Takoj rakurs pozvoljaet uvidet v etikh mestakh i istorijakh ikh obitatelej chto-to osobenno vazhnoe i pronzitelnoe. Stilisticheski tekst balansiruet mezhdu publitsisticheskoj jasnostju i poetichnostju: tak vnutri knigi sozdaetsja dinamika, kotoraja pomogaet organichno soedinit avtobiograficheskij narrativ s aktualnym razmyshleniem o granitsakh, kotorye sovremennaja tsivilizatsija ustanovila mezhdu chelovekom i prirodoj.
