"Мы были ровесниками, мы были на "ты", мы встречались в Париже, Риме и Нью-Йорке, дважды я была его конфиденткою, он был шафером на моей свадьбе, я присутствовала в зале во время обоих над ним судилищ, переписывалась с ним, когда он был в Норенской, провожала его в Пулковском аэропорту. Но весь этот горделивый перечень ровно ничего не значит. Это простая цепь случайностей, и никакого, ни малейшего места в жизни Иосифа я не занимала".
Здесь все правда, кроме последних фраз. Рада Аллой, имя которой редко возникает в литературе о Бродском, в шестидесятые годы принадлежала к кругу самых близких поэту людей. И ее воспоминания возвращают нашему представлению о молодом Бродском широту и объемность, которая теряется со временем.
"My byli rovesnikami, my byli na "ty", my vstrechalis v Parizhe, Rime i Nju-Jorke, dvazhdy ja byla ego konfidentkoju, on byl shaferom na moej svadbe, ja prisutstvovala v zale vo vremja oboikh nad nim sudilisch, perepisyvalas s nim, kogda on byl v Norenskoj, provozhala ego v Pulkovskom aeroportu. No ves etot gordelivyj perechen rovno nichego ne znachit. Eto prostaja tsep sluchajnostej, i nikakogo, ni malejshego mesta v zhizni Iosifa ja ne zanimala".
Zdes vse pravda, krome poslednikh fraz. Rada Alloj, imja kotoroj redko voznikaet v literature o Brodskom, v shestidesjatye gody prinadlezhala k krugu samykh blizkikh poetu ljudej. I ee vospominanija vozvraschajut nashemu predstavleniju o molodom Brodskom shirotu i obemnost, kotoraja terjaetsja so vremenem.
