Фортепианное творчество Бориса Тищенко - явление совершенно уникальное. Оно обладает качествами, которые чрезвычайно редко сочетаются в фортепианной музыке: монументальным симфоническим размахом, блестящей специфически фортепианной техникой, неисчерпаемым богатством образов, яркостью и индивидуальностью тематических и конструктивных идей. И ни одно из этих качеств не приносится в жертву другому. "Я считаю рояль неким аналогом или даже проекцией оркестра. И я пишу для рояля с таким же тщанием в области голосоведения, тематизма, как и для оркестра: он для меня тот идеал, к которому я стремлюсь, не пытаясь, конечно, подражать оркестру", - говорит автор.
В фортепианных сонатах Тищенко чувствуется колоссальный оркестровый опыт одного из крупнейших симфонистов XX века и замечательного концертирующего пианиста.
Каждая из десяти сонат имеет свою концепцию, все они не похожи друг на друга, но в любой из них автор узнается буквально по нескольким тактам - настолько ярко проявляется личность композитора.
Восьмая соната, написанная в 1986 году - образец "сложной простоты" композиторского стиля. Эта изящная, гибкая, прихотливая музыка не теряет связи с привычными слуху средствами выразительности; Тищенко выступает здесь как замечательный полистилист. В игровой форме решена первая часть (впрочем, как и все остальные) - неожиданно традиционная, почти барочная тема с баховскими "интермедиями", подвергающаяся мастерскому переинтонированию: от светлых, пасторальных образов, до танцевальных и грозно-колокольных. Вторая начинается как, опять же, переинтонированная пассакалья с остинатным, затаенно-крадущимся басом, с характерным диминуированием длительностей. Бас исчезает, и на первый план выступают покадрово сменяющиеся стилистические, жанровые "портреты": за импрессионистским "разливом" следует нечто пасторально-танцевальное, затем - холодноватая, истинно прокофьевская лирика...
Наконец, третья часть, начинающаяся как двигательное, токкатное фугато - настоящая "игра в игре". Чудится здесь прокофьевский сарказм и гротеск (однако, лишенный шостаковичевского трагического нерва, двойной подоплеки), доходящий до фарса и абсурда в бесконечном квазицитировании пародийных, "низменно"-танцевальных тем, темок, образов - да еще и с эффектом игры на расстроенном рояле, в орнаменте угловатых, неудобных для слуха гармоний.
This is the piano creation of the composer Boris Tishchenko to be getting under listeners' and performers' skin without fail. The features peculiar to it are rarely inherent in piano music on the whole - it's both monumental as grandiose symphony canvases, distinct for dashing brilliant technique, unexhausted by ample imaginative sphere, being saturated with vivid individual thematic and structural ideas. None of these features is sacrificed for the other's sake. "I consider piano to be the kind of the orchestra, some projection of it. Therefore I endeavor to scrupulous part-writing and wrought themes, as if I meant orchestral facture and phonations, for the orchestra is the supreme inimitable instrument for me", - the composer uses to say.
Tishchenko's piano sonatas reveal the composer as the great master of symphony music ever living in the 20th century, so as the pianist virtuoso.
Every one of the ten sonatas is provided with its own incomparable conception; however, all of them are pierced with the spirit of Boris Tishchenko himself.
Fortepiannoe tvorchestvo Borisa Tischenko - javlenie sovershenno unikalnoe. Ono obladaet kachestvami, kotorye chrezvychajno redko sochetajutsja v fortepiannoj muzyke: monumentalnym simfonicheskim razmakhom, blestjaschej spetsificheski fortepiannoj tekhnikoj, neischerpaemym bogatstvom obrazov, jarkostju i individualnostju tematicheskikh i konstruktivnykh idej. I ni odno iz etikh kachestv ne prinositsja v zhertvu drugomu. "Ja schitaju rojal nekim analogom ili dazhe proektsiej orkestra. I ja pishu dlja rojalja s takim zhe tschaniem v oblasti golosovedenija, tematizma, kak i dlja orkestra: on dlja menja tot ideal, k kotoromu ja stremljus, ne pytajas, konechno, podrazhat orkestru", - govorit avtor.
V fortepiannykh sonatakh Tischenko chuvstvuetsja kolossalnyj orkestrovyj opyt odnogo iz krupnejshikh simfonistov XX veka i zamechatelnogo kontsertirujuschego pianista.
Kazhdaja iz desjati sonat imeet svoju kontseptsiju, vse oni ne pokhozhi drug na druga, no v ljuboj iz nikh avtor uznaetsja bukvalno po neskolkim taktam - nastolko jarko projavljaetsja lichnost kompozitora.
Vosmaja sonata, napisannaja v 1986 godu - obrazets "slozhnoj prostoty" kompozitorskogo stilja. Eta izjaschnaja, gibkaja, prikhotlivaja muzyka ne terjaet svjazi s privychnymi slukhu sredstvami vyrazitelnosti; Tischenko vystupaet zdes kak zamechatelnyj polistilist. V igrovoj forme reshena pervaja chast (vprochem, kak i vse ostalnye) - neozhidanno traditsionnaja, pochti barochnaja tema s bakhovskimi "intermedijami", podvergajuschajasja masterskomu pereintonirovaniju: ot svetlykh, pastoralnykh obrazov, do tantsevalnykh i grozno-kolokolnykh. Vtoraja nachinaetsja kak, opjat zhe, pereintonirovannaja passakalja s ostinatnym, zataenno-kraduschimsja basom, s kharakternym diminuirovaniem dlitelnostej. Bas ischezaet, i na pervyj plan vystupajut pokadrovo smenjajuschiesja stilisticheskie, zhanrovye "portrety": za impressionistskim "razlivom" sleduet nechto pastoralno-tantsevalnoe, zatem - kholodnovataja, istinno prokofevskaja lirika...
Nakonets, tretja chast, nachinajuschajasja kak dvigatelnoe, tokkatnoe fugato - nastojaschaja "igra v igre". Chuditsja zdes prokofevskij sarkazm i grotesk (odnako, lishennyj shostakovichevskogo tragicheskogo nerva, dvojnoj podopleki), dokhodjaschij do farsa i absurda v beskonechnom kvazitsitirovanii parodijnykh, "nizmenno"-tantsevalnykh tem, temok, obrazov - da esche i s effektom igry na rasstroennom rojale, v ornamente uglovatykh, neudobnykh dlja slukha garmonij.
