Марина Цветаева прожила много жизней.... Десятки, если не сотни различных мемуаров, опубликованных переписок, дневников, где ее история во весь рост или только под одним углом. Среди всего этого множества "Скрещение судеб", впервые изданное в 1988 году, позже значительно дополненное, занимает особое место. И по объемному фактическому материалу - последние годы жизни Марины Ивановны после возвращения из эмиграции здесь собраны практически по дням. Но прежде всего по созданному Марией Белкиной образу Цветаевой в самый, пожалуй, трагический период ее судьбы. В это время они и познакомились. Тогда еще юная Маша Белкина, на много младше Цветаевой и только входящая в литературные круги, не могла быть ей равной собеседницей. Но была внимательной свидетельницей многих встреч и разбросанных в московской атмосфере разговоров. Воспоминания об этом, дневниковые записи, выписки из тетрадей самой Цветаевой, разговоры с Алей после ее освобождения из лагерей, работа с литературными архивами - тело книги. Над этим - настоящий художественный образ русского поэта на историческом перекрестке. Здесь многие стоят рядом с Цветаевой: Пастернак, Куприн, Ахматова, Алексей Толстой, Мейерхольд... Каждого будут ломать по-своему. В этом смысле один из самых трагических эпизодов - приведенные полностью письма Цветаевой к Берии. Сквозь казенный язык официального прошения рвется гордость наперекор унижению, просвечивает гениальность через канцеляризмы. С самого знакомства Белкина видела, как тесно Цветаевой в такой действительности, как, словно по наследству переданное, такое же удушье мучает ее детей - Алю и Мура. Их жизни посвящены отдельные главы. Фактически в книге отражен всего лишь отрывок из жизни семьи Цветаевых-Эфрон. Но вряд ли где-то среди прочей мемуаристики можно найти более бережное и такое же подробное осмысление трагизма цветаевского характера.
Marina Tsvetaeva prozhila mnogo zhiznej.... Desjatki, esli ne sotni razlichnykh memuarov, opublikovannykh perepisok, dnevnikov, gde ee istorija vo ves rost ili tolko pod odnim uglom. Sredi vsego etogo mnozhestva "Skreschenie sudeb", vpervye izdannoe v 1988 godu, pozzhe znachitelno dopolnennoe, zanimaet osoboe mesto. I po obemnomu fakticheskomu materialu - poslednie gody zhizni Mariny Ivanovny posle vozvraschenija iz emigratsii zdes sobrany prakticheski po dnjam. No prezhde vsego po sozdannomu Mariej Belkinoj obrazu Tsvetaevoj v samyj, pozhaluj, tragicheskij period ee sudby. V eto vremja oni i poznakomilis. Togda esche junaja Masha Belkina, na mnogo mladshe Tsvetaevoj i tolko vkhodjaschaja v literaturnye krugi, ne mogla byt ej ravnoj sobesednitsej. No byla vnimatelnoj svidetelnitsej mnogikh vstrech i razbrosannykh v moskovskoj atmosfere razgovorov. Vospominanija ob etom, dnevnikovye zapisi, vypiski iz tetradej samoj Tsvetaevoj, razgovory s Alej posle ee osvobozhdenija iz lagerej, rabota s literaturnymi arkhivami - telo knigi. Nad etim - nastojaschij khudozhestvennyj obraz russkogo poeta na istoricheskom perekrestke. Zdes mnogie stojat rjadom s Tsvetaevoj: Pasternak, Kuprin, Akhmatova, Aleksej Tolstoj, Mejerkhold... Kazhdogo budut lomat po-svoemu. V etom smysle odin iz samykh tragicheskikh epizodov - privedennye polnostju pisma Tsvetaevoj k Berii. Skvoz kazennyj jazyk ofitsialnogo proshenija rvetsja gordost naperekor unizheniju, prosvechivaet genialnost cherez kantseljarizmy. S samogo znakomstva Belkina videla, kak tesno Tsvetaevoj v takoj dejstvitelnosti, kak, slovno po nasledstvu peredannoe, takoe zhe udushe muchaet ee detej - Alju i Mura. Ikh zhizni posvjascheny otdelnye glavy. Fakticheski v knige otrazhen vsego lish otryvok iz zhizni semi Tsvetaevykh-Efron. No vrjad li gde-to sredi prochej memuaristiki mozhno najti bolee berezhnoe i takoe zhe podrobnoe osmyslenie tragizma tsvetaevskogo kharaktera.
