Что такое правило, если оно как будто без остатка сливается с жизнью? И чем является человеческая жизнь, если в каждом ее жесте, в каждом слове, в каждом молчании она не может быть отличенной от правила?
Именно на эти вопросы новая книга Агамбена стремится дать ответ с помощью увлеченного перепрочтения того захватывающего и бездонного феномена, который представляет собой западное монашество от Пахомия до Святого Франциска. Хотя книга детально реконструирует жизнь монахов с ее навязчивым вниманием к отсчитыванию времени и к правилу, к аскетическим техникам и литургии, тезис Агамбена тем не менее состоит в том, что подлинная новизна монашества не в смешении жизни и нормы, но в открытии нового измерения, в котором, возможно, впервые "жизнь" как таковая утверждается в своей автономии, а притязание на "высочайшую бедность" и "пользование" бросает праву вызов, с каковым нашему времени еще придется встретиться лицом к лицу.
Chto takoe pravilo, esli ono kak budto bez ostatka slivaetsja s zhiznju? I chem javljaetsja chelovecheskaja zhizn, esli v kazhdom ee zheste, v kazhdom slove, v kazhdom molchanii ona ne mozhet byt otlichennoj ot pravila?
Imenno na eti voprosy novaja kniga Agambena stremitsja dat otvet s pomoschju uvlechennogo pereprochtenija togo zakhvatyvajuschego i bezdonnogo fenomena, kotoryj predstavljaet soboj zapadnoe monashestvo ot Pakhomija do Svjatogo Frantsiska. Khotja kniga detalno rekonstruiruet zhizn monakhov s ee navjazchivym vnimaniem k otschityvaniju vremeni i k pravilu, k asketicheskim tekhnikam i liturgii, tezis Agambena tem ne menee sostoit v tom, chto podlinnaja novizna monashestva ne v smeshenii zhizni i normy, no v otkrytii novogo izmerenija, v kotorom, vozmozhno, vpervye "zhizn" kak takovaja utverzhdaetsja v svoej avtonomii, a pritjazanie na "vysochajshuju bednost" i "polzovanie" brosaet pravu vyzov, s kakovym nashemu vremeni esche pridetsja vstretitsja litsom k litsu.
