Тот, кто прочтет эти письма от начала и до конца, безусловно, не станет счастливее (если, конечно, не считать за счастье само соприкосновение с летящей, стремительно преодолевающей смысловые препоны кафковской фразой), но о потаенной жизни, взлетах и безднах человеческой души он наверняка узнает больше, чем знал прежде. Только с учетом этого духовного опыта вполне понимаешь, почему Кафка смолоду и до конца дней оставался столь беззаветным поклонником Достоевского. Да, читать их - как и Достоевского - порой мучительно. Но всякому, кто по-настоящему углубится в эти строки, они дадут редкостную, упоительную и страшную возможность на время чтения "всего лишь" "пожить Кафкой", побывать, грубо говоря, "в его шкуре" (а вернее, как кто-то проницательно заметил, существом с содранной кожей), ощутить движение времени и присутствие людей вокруг себя так, как ощущал его этот человек - великий и несчастный подвижник своего рокового и неумолимого призвания.
Tot, kto prochtet eti pisma ot nachala i do kontsa, bezuslovno, ne stanet schastlivee (esli, konechno, ne schitat za schaste samo soprikosnovenie s letjaschej, stremitelno preodolevajuschej smyslovye prepony kafkovskoj frazoj), no o potaennoj zhizni, vzletakh i bezdnakh chelovecheskoj dushi on navernjaka uznaet bolshe, chem znal prezhde. Tolko s uchetom etogo dukhovnogo opyta vpolne ponimaesh, pochemu Kafka smolodu i do kontsa dnej ostavalsja stol bezzavetnym poklonnikom Dostoevskogo. Da, chitat ikh - kak i Dostoevskogo - poroj muchitelno. No vsjakomu, kto po-nastojaschemu uglubitsja v eti stroki, oni dadut redkostnuju, upoitelnuju i strashnuju vozmozhnost na vremja chtenija "vsego lish" "pozhit Kafkoj", pobyvat, grubo govorja, "v ego shkure" (a vernee, kak kto-to pronitsatelno zametil, suschestvom s sodrannoj kozhej), oschutit dvizhenie vremeni i prisutstvie ljudej vokrug sebja tak, kak oschuschal ego etot chelovek - velikij i neschastnyj podvizhnik svoego rokovogo i neumolimogo prizvanija.
