Эксклюзивное подарочное издание в кожаном переплете станет прекрасным подарком друзьям и знакомым. Переплет ручной работы. Натуральная переплетная кожа двух цветов. Каптал из шелковых нитей. Ляссе шелковое. Обрез торшонированный золотой фольгой. Украшение переплета: тиснение полиграфической фольгой, полиграфические вставки. Вряд ли история литературы может указать другое аналогичное литературное произведение, которое могло бы сравняться своим успехом с "Похвалой Глупости". Достаточно сказать, что напечатанная в первый раз в Париже в 1509 г. сатира Эразма Ротердамского выдержала в несколько месяцев до семи изданий: всего же при его жизни она была переиздана не менее сорока раз. Сам автор смотрел на это свое сочинение лишь как на литературную безделку. Этой безделке, однако, Эразм обязан своей литературной знаменитостью в не меньшей, если не в большей степени, чем своим многотомным ученым трудам, которые, сослужив в свое время свою службу, давным-давно опочили в захолустьях книгохранилищ под слоем вековой пыли, в то время как тысячи людей продолжают зачитываться этой гениальной шуткой остроумнейшего из ученых и ученейшего из остроумных людей, каких только знает европейская литература.
Ekskljuzivnoe podarochnoe izdanie v kozhanom pereplete stanet prekrasnym podarkom druzjam i znakomym. Pereplet ruchnoj raboty. Naturalnaja perepletnaja kozha dvukh tsvetov. Kaptal iz shelkovykh nitej. Ljasse shelkovoe. Obrez torshonirovannyj zolotoj folgoj. Ukrashenie perepleta: tisnenie poligraficheskoj folgoj, poligraficheskie vstavki. Vrjad li istorija literatury mozhet ukazat drugoe analogichnoe literaturnoe proizvedenie, kotoroe moglo by sravnjatsja svoim uspekhom s "Pokhvaloj Gluposti". Dostatochno skazat, chto napechatannaja v pervyj raz v Parizhe v 1509 g. satira Erazma Roterdamskogo vyderzhala v neskolko mesjatsev do semi izdanij: vsego zhe pri ego zhizni ona byla pereizdana ne menee soroka raz. Sam avtor smotrel na eto svoe sochinenie lish kak na literaturnuju bezdelku. Etoj bezdelke, odnako, Erazm objazan svoej literaturnoj znamenitostju v ne menshej, esli ne v bolshej stepeni, chem svoim mnogotomnym uchenym trudam, kotorye, sosluzhiv v svoe vremja svoju sluzhbu, davnym-davno opochili v zakholustjakh knigokhranilisch pod sloem vekovoj pyli, v to vremja kak tysjachi ljudej prodolzhajut zachityvatsja etoj genialnoj shutkoj ostroumnejshego iz uchenykh i uchenejshego iz ostroumnykh ljudej, kakikh tolko znaet evropejskaja literatura.
