"Книга Константина Калашникова - в первую очередь опыт, опыт над пространством смыслов. Способы познания предстают в этом тексте куда более широкими, нежели предполагает обыденный взгляд. Автор может сколь угодно оперировать антиномиями по отношению к визионерству, но, в сущности, книга его посвящена формам прозрения, подлинного видения. Тотальная рефлексия, узнавание бытия в его неуловимых деталях, в ускользающих подробностях, - своего рода теоретическая модель, методология проникновения в не виданные никем (ибо никто не обращает внимания) подробности. И здесь самое важное - никак не повествование, не нарратив, но то, что находится между событиями, что создает особенный эффект неузнавания знакомого, щемящий, подлинный во всей своей отстраненности, изъятое из механических норм воспроизведения тех или иных гештальтов. Мир, изображенный Калашниковым, - мир складок, пауз, мир промежутков. Композиционная синтетичность в этом смысле играет исключительно на замысел автора". ...
"Kniga Konstantina Kalashnikova - v pervuju ochered opyt, opyt nad prostranstvom smyslov. Sposoby poznanija predstajut v etom tekste kuda bolee shirokimi, nezheli predpolagaet obydennyj vzgljad. Avtor mozhet skol ugodno operirovat antinomijami po otnosheniju k vizionerstvu, no, v suschnosti, kniga ego posvjaschena formam prozrenija, podlinnogo videnija. Totalnaja refleksija, uznavanie bytija v ego neulovimykh detaljakh, v uskolzajuschikh podrobnostjakh, - svoego roda teoreticheskaja model, metodologija proniknovenija v ne vidannye nikem (ibo nikto ne obraschaet vnimanija) podrobnosti. I zdes samoe vazhnoe - nikak ne povestvovanie, ne narrativ, no to, chto nakhoditsja mezhdu sobytijami, chto sozdaet osobennyj effekt neuznavanija znakomogo, schemjaschij, podlinnyj vo vsej svoej otstranennosti, izjatoe iz mekhanicheskikh norm vosproizvedenija tekh ili inykh geshtaltov. Mir, izobrazhennyj Kalashnikovym, - mir skladok, pauz, mir promezhutkov. Kompozitsionnaja sintetichnost v etom smysle igraet iskljuchitelno na zamysel avtora". ...
