"Я принадлежу к постсталинскому поколению, то есть, к последней советской молодежи. Относительно счастливой. Террор и чистки кончились, времена, по Ахматовой, настали "вегетарианские". Совок выдохся. В Москве открылись первые спецшколы иностранных языков. На улице Дзержинского, где я жила, открылась французская. В моей жизни это все и решило. Пока мое поколение росло, совок догнивал. В сравнении с прежними временами тогдашняя атмосфера - это уже тишина, болото. Мы и есть этот болотный плод, цветок запоздалый, где бы ни учились и кем бы ни стали. У тех, кто, как я, сочинял, пути были самые разные, но имелось общее: настоящей реализации себя не было. Свое писали - в стол. И в трясине задыхались. В двадцать лет, в тридцать, в сорок оставались начинающими "молодыми". Я тоже занималась черт-те чем, для справки. Увы, позднесоветс...
"Ja prinadlezhu k poststalinskomu pokoleniju, to est, k poslednej sovetskoj molodezhi. Otnositelno schastlivoj. Terror i chistki konchilis, vremena, po Akhmatovoj, nastali "vegetarianskie". Sovok vydokhsja. V Moskve otkrylis pervye spetsshkoly inostrannykh jazykov. Na ulitse Dzerzhinskogo, gde ja zhila, otkrylas frantsuzskaja. V moej zhizni eto vse i reshilo. Poka moe pokolenie roslo, sovok dognival. V sravnenii s prezhnimi vremenami togdashnjaja atmosfera - eto uzhe tishina, boloto. My i est etot bolotnyj plod, tsvetok zapozdalyj, gde by ni uchilis i kem by ni stali. U tekh, kto, kak ja, sochinjal, puti byli samye raznye, no imelos obschee: nastojaschej realizatsii sebja ne bylo. Svoe pisali - v stol. I v trjasine zadykhalis. V dvadtsat let, v tridtsat, v sorok ostavalis nachinajuschimi "molodymi". Ja tozhe zanimalas chert-te chem, dlja spravki. Uvy, pozdnesovets...
