"Крупнее Цветаевой в нашем столетии нет поэта", - сказал о Марине Цветаевой Иосиф Бродский. Она не принадлежала ни к одной поэтической школе, не признавала литературных влияний - только человеческие. Не заботясь о границах дозволенного, Цветаева впустила в поэзию стихийное начало. Одна "за всех" и одна "противу всех". Наперекор непониманию, одиночеству и нищенскому "стопудовому" быту Цветаева всегда оставалась внутренне свободной, как писала о ней Белла Ахмадулина, "она была вождем своей судьбы, и воинства ума и духа следовали за этим вождем".
"Krupnee Tsvetaevoj v nashem stoletii net poeta", - skazal o Marine Tsvetaevoj Iosif Brodskij. Ona ne prinadlezhala ni k odnoj poeticheskoj shkole, ne priznavala literaturnykh vlijanij - tolko chelovecheskie. Ne zabotjas o granitsakh dozvolennogo, Tsvetaeva vpustila v poeziju stikhijnoe nachalo. Odna "za vsekh" i odna "protivu vsekh". Naperekor neponimaniju, odinochestvu i nischenskomu "stopudovomu" bytu Tsvetaeva vsegda ostavalas vnutrenne svobodnoj, kak pisala o nej Bella Akhmadulina, "ona byla vozhdem svoej sudby, i voinstva uma i dukha sledovali za etim vozhdem".
