Егору досталось расти в странное время. Про время это написаны книги, сняты фильмы, наворочены горы вранья. Но запах его, дыхание его помнят только те, кто это время застал, кто дышал его воздухом. Огромная неповоротливая страна то грозила миру атомной бомбой, то осыпала золотым дождем новорожденные африканские страны, жители которых только-только вышли из джунглей. А своих сыновей держала в черном теле, и ничего, ловко у нее это получалось, и не было ни богатых, ни бедных, ибо если нет богатых, то как поймешь, что бедные - все, и недосягаемым верхом благосостояния считалась машина "Волга" и дачный участок в шесть соток, и все говорили немножко не то, что думают, и делали немножко не то, что хотелось, и ходили на партсобрания, и дружно поднимали руки, одобряя исторические решения съезда, и панически, безмолвно боялись власти, и занимали пять рублей до получки, и возвращали в срок, и смирно стояли в бесконечных очередях за кефиром, докторской колбасой и портвейном "Кавказ", и банку сайры можно было увидеть только в праздничном продуктовом заказе по спецраспределению, а книгу "Три мушкетера" получить, сдав двадцать килограммов макулатуры...
Egoru dostalos rasti v strannoe vremja. Pro vremja eto napisany knigi, snjaty filmy, navorocheny gory vranja. No zapakh ego, dykhanie ego pomnjat tolko te, kto eto vremja zastal, kto dyshal ego vozdukhom. Ogromnaja nepovorotlivaja strana to grozila miru atomnoj bomboj, to osypala zolotym dozhdem novorozhdennye afrikanskie strany, zhiteli kotorykh tolko-tolko vyshli iz dzhunglej. A svoikh synovej derzhala v chernom tele, i nichego, lovko u nee eto poluchalos, i ne bylo ni bogatykh, ni bednykh, ibo esli net bogatykh, to kak pojmesh, chto bednye - vse, i nedosjagaemym verkhom blagosostojanija schitalas mashina "Volga" i dachnyj uchastok v shest sotok, i vse govorili nemnozhko ne to, chto dumajut, i delali nemnozhko ne to, chto khotelos, i khodili na partsobranija, i druzhno podnimali ruki, odobrjaja istoricheskie reshenija sezda, i panicheski, bezmolvno bojalis vlasti, i zanimali pjat rublej do poluchki, i vozvraschali v srok, i smirno stojali v beskonechnykh ocheredjakh za kefirom, doktorskoj kolbasoj i portvejnom "Kavkaz", i banku sajry mozhno bylo uvidet tolko v prazdnichnom produktovom zakaze po spetsraspredeleniju, a knigu "Tri mushketera" poluchit, sdav dvadtsat kilogrammov makulatury...
