Может ли филолог, окончивший периферийный вуз, сделать головокружительную карьеру? Оказывается, может, но до того, как он сядет в кресло главного редактора популярного журнала, ему придется развозить по "точкам" сигареты и выпивку, бросить семью, совершить предательство, и не одно. Но всё это нормально, в порядке вещей, как у всех, - и вряд ли героя стоит обвинять в аморальности. Он - продукт своего времени, отсчет которого начался... А когда он, собственно, начался, этот отсчет? В 1930-е, о которых принято говорить в трагических тонах (и о которых пишет в своей книге дед героя)? В конце 1950-х, когда наступила оттепель? В застойные 1970-е, когда герой романа взрослел и набирался опыта? Или позже, когда грянула перестройка и для читающей публики открылся рай - были изданы многие прежде запрещенные произведения? Но у каждого произведения есть свой черновик, который может решительно отличаться от окончательного текста. И если считать произведением свою собственную жизнь, то и она может...
Mozhet li filolog, okonchivshij periferijnyj vuz, sdelat golovokruzhitelnuju kareru? Okazyvaetsja, mozhet, no do togo, kak on sjadet v kreslo glavnogo redaktora populjarnogo zhurnala, emu pridetsja razvozit po "tochkam" sigarety i vypivku, brosit semju, sovershit predatelstvo, i ne odno. No vsjo eto normalno, v porjadke veschej, kak u vsekh, - i vrjad li geroja stoit obvinjat v amoralnosti. On - produkt svoego vremeni, otschet kotorogo nachalsja... A kogda on, sobstvenno, nachalsja, etot otschet? V 1930-e, o kotorykh prinjato govorit v tragicheskikh tonakh (i o kotorykh pishet v svoej knige ded geroja)? V kontse 1950-kh, kogda nastupila ottepel? V zastojnye 1970-e, kogda geroj romana vzroslel i nabiralsja opyta? Ili pozzhe, kogda grjanula perestrojka i dlja chitajuschej publiki otkrylsja raj - byli izdany mnogie prezhde zapreschennye proizvedenija? No u kazhdogo proizvedenija est svoj chernovik, kotoryj mozhet reshitelno otlichatsja ot okonchatelnogo teksta. I esli schitat proizvedeniem svoju sobstvennuju zhizn, to i ona mozhet...