Сам по себе язык ни к чему не отсылает. Он только способствует тому, чтобы мы легко расставались с вещами, а не вступали с ними в неразрывную, неминуемую связь. Можно сказать, что вещи в принципе переназываемы и в именах не нуждаются. Однако что-то заставляет человека создавать вербальные копии вещей, фиксировать их в этой стадии эмбриональной неразвитости... С одной стороны, первоназывание - это полный произвол, предполагающий одиночество, с другой - первоназванные и не установленные слова не остаются в истории, никем не могут быть повторены - они должны пропадать вместе со своим просодическим временем. Поэт - это первоназыватель. Человек как историческое существо вынужден повторять первоназванные поэтом слова, ибо выучивает язык, и через выучивание слов, явленных в первый и последний раз поэту и переданных им уже в оковах произведения народу, он все-таки оказывается сопричастным останкам события.
Sam po sebe jazyk ni k chemu ne otsylaet. On tolko sposobstvuet tomu, chtoby my legko rasstavalis s veschami, a ne vstupali s nimi v nerazryvnuju, neminuemuju svjaz. Mozhno skazat, chto veschi v printsipe perenazyvaemy i v imenakh ne nuzhdajutsja. Odnako chto-to zastavljaet cheloveka sozdavat verbalnye kopii veschej, fiksirovat ikh v etoj stadii embrionalnoj nerazvitosti... S odnoj storony, pervonazyvanie - eto polnyj proizvol, predpolagajuschij odinochestvo, s drugoj - pervonazvannye i ne ustanovlennye slova ne ostajutsja v istorii, nikem ne mogut byt povtoreny - oni dolzhny propadat vmeste so svoim prosodicheskim vremenem. Poet - eto pervonazyvatel. Chelovek kak istoricheskoe suschestvo vynuzhden povtorjat pervonazvannye poetom slova, ibo vyuchivaet jazyk, i cherez vyuchivanie slov, javlennykh v pervyj i poslednij raz poetu i peredannykh im uzhe v okovakh proizvedenija narodu, on vse-taki okazyvaetsja soprichastnym ostankam sobytija.
