Я долго колебался: писать ли эту книгу. Книгу о собственной жизни. Не был уверен, что смогу увлечь современного читателя путешествием по своей биографии. Смущало неизбежное для литературы такого рода обилие местоимения 'я' в тексте, превращение самого себя в этакий центр мемуарной Вселенной. Но поскольку мемуарный червь меня все-таки грыз, стал себя успокаивать: ведь биография - это время, в которое она погружена, интереснейшее время. Это - события и люди, с которыми приходилось соприкасаться. Это - суждения и оценки, впитавшие самосознание эпохи. Это, как писал Герцен, 'отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге'. Успокоил и уговорил. Александр Бовин
Ja dolgo kolebalsja: pisat li etu knigu. Knigu o sobstvennoj zhizni. Ne byl uveren, chto smogu uvlech sovremennogo chitatelja puteshestviem po svoej biografii. Smuschalo neizbezhnoe dlja literatury takogo roda obilie mestoimenija 'ja' v tekste, prevraschenie samogo sebja v etakij tsentr memuarnoj Vselennoj. No poskolku memuarnyj cherv menja vse-taki gryz, stal sebja uspokaivat: ved biografija - eto vremja, v kotoroe ona pogruzhena, interesnejshee vremja. Eto - sobytija i ljudi, s kotorymi prikhodilos soprikasatsja. Eto - suzhdenija i otsenki, vpitavshie samosoznanie epokhi. Eto, kak pisal Gertsen, 'otrazhenie istorii v cheloveke, sluchajno popavshemsja na ee doroge'. Uspokoil i ugovoril. Aleksandr Bovin
