Проза Феликса Максимова больше всего похожа на открытые переговоры со смертью. Остановить ее, отсрочить, а в идеале отменить вовсе - вот такая задача стоит перед автором, вне зависимости от того, сформулировал он ее для себя или нет. Он это делает, остальное несущественно. Язык в руках Феликса Максимова - такой же инструмент, как дудка заклинателя змей, как шест канатоходца, как трапеция акробата. Язык приводит его (и вслед за ним читателя) на границу между жизнью и смертью, язык же позволяет уцелеть, переступив черту. "Духов день" - роман-заклинание, целиком сотканный из черных звуков. Книга, которой, по идее, не может быть. Но она есть.
Proza Feliksa Maksimova bolshe vsego pokhozha na otkrytye peregovory so smertju. Ostanovit ee, otsrochit, a v ideale otmenit vovse - vot takaja zadacha stoit pered avtorom, vne zavisimosti ot togo, sformuliroval on ee dlja sebja ili net. On eto delaet, ostalnoe nesuschestvenno. Jazyk v rukakh Feliksa Maksimova - takoj zhe instrument, kak dudka zaklinatelja zmej, kak shest kanatokhodtsa, kak trapetsija akrobata. Jazyk privodit ego (i vsled za nim chitatelja) na granitsu mezhdu zhiznju i smertju, jazyk zhe pozvoljaet utselet, perestupiv chertu. "Dukhov den" - roman-zaklinanie, tselikom sotkannyj iz chernykh zvukov. Kniga, kotoroj, po idee, ne mozhet byt. No ona est.
